Автор и герой. Круг перевоплощений

 И вот здесь мы подходим к важному вопросу. Может ли писатель в своих произведениях выйти за рамки собственной личности, характера, накопленного опыта и пережитых эмоций? И если не может, то почему? А если может, то в какую сторону он предпочитает «выходить»? Очевидно, что если бы писатели ограничивались сугубо личной жизнью, все бы строчили мемуары и никогда бы не получил развития жанр фантастики. И мы бы не узнали, куда может завести Фродо кольцо Всевластия, чем заканчиваются попытки «высокоразвитых» землян облагодетельствовать другие планеты или умных потомков подкрутить гайки в «глупом» прошлом, и каков итог ста лет одиночества. Но в то же время – даже помещенные будь то в сказочные, космические или сюрреалистические декорации, персонажи все равно втянуты в узнаваемые противоборства: дружбы и предательства, любви и ненависти, открытости и замкнутости, войны и мира, личного и общественного. И если писатель может создать соответствующий антураж хорошо проштудировав первоисточники, то показать острый конфликт, вдохнуть в героев «жизнь» можно только «по образу и подобию». И это закономерно. Чтобы передать картинку, обстановку места действия, достаточно ее увидеть, пусть даже прочитав описание или воссоздав его в уме. Но чтобы передать эмоции, на которых и строится восприятие конфликта читателем, ее надо прожить, прочувствовать. 

Недаром писатель-философ Герман Гессе в романе «Нарцисс и Гольдмунд» вкладывает такие слова в уста героя, беспутного бродяги и талантливого скульптора:

 «Тогда я кинулся в другую сторону жизни, в чувственность, и женщины помогали мне находить в ней наслаждение, они так покорны и падки на ласку. Однако я вовсе не хочу отзываться о них презрительно, как и о чувственных наслаждениях, они часто доставляли мне счастье. Но мне выпало и другое счастье – узнать, что чувственное поддается одухотворению. Из этого возникает искусство.»

 Выходит, эмоции писателя и любого творческого человека – не только «оживляют» текст, но и вообще являются мощной движущей силой для творчества. Однако творчество не всегда перерастает в искусство. Нам всем знакомы подростковые стихи про любовь, написанные на резких эмоциональных подъемах или спадах, но это не делает их шедеврами. Что же в алхимической печи страстей мешает переплавить эмоции в произведения искусства? Опустим те случаи, когда нет таланта к писательству. Предположим, он есть. Предположим даже, что автор, не боясь испортить дурными советами свою врожденную гениальность, прочел пару-тройку книг по литературоведению и знает, как строить сюжет и создавать персонажей. Но это еще не все! Важен, к примеру, опыт. Опять-таки, эмоциональный опыт переживания тех или иных жизненных ситуаций – когда перегорело, перекипело, сделаны выводы и закрыта страница. Тогда эмоция получается зрелой и есть, что сказать читателю. Иначе читатель получает бурлящий коктейль и останется в расстроенных чувствах и перед разбитым горшком, куда его и посадил автор своей недопрожитой эмоцией. Например, закупоренные в детстве страхи выливаются в натуралистичные описания и смакования деталей болезней, убийств, извращенного секса и вообще любых отклонений от того, что считается нормой. Это, кстати, защитная реакция психики: она пытается подготовить человека к тем опасностям, которые он ожидает от мира. Готовит, конечно, не очень эффективно, но как может – в игровом пространстве, которое отвел для нее не отдающий отчета в своих страхах писатель, а за ним в это игровое пространство попадает и читатель. 

 Поэтому так важна писательская честность. В первую очередь – по отношению к себе. К этому абзацу пора признать: какие бы вселенские конфликты писатели ни затрагивали, пишут они про себя, даже если кажется, что речь идет про родственников, соседей, бывшего любовника или президента. Так уж устроено человеческое сознание: испокон веков одни люди сочиняли истории, другие слушали, но обе стороны видели в роли главных героев себя. 

 Такое отождествление имеет свои плюсы и минусы. Да, писатель может острее передать и ситуацию, и характер – ведь он пережил это сам! Но одновременно, проводя полную аналогию между собой и персонажем, писатели передают ему представление о себе и о своей жизни, которое, во-первых, не всегда бывает достоверным (людям свойственны иллюзии!), а, во-вторых, затрагивает какие-то пласты из реальной жизни, которые для данного персонажа не важны, но писатели считают их забавными и лепят на всякий случай, вдруг пригодится.

 Чтобы понять наиболее распространенные сбои в таком отождествлении, обратимся к психологии. Это хорошо иллюстрирует эпизод из фильма Вуди Аллена «Полночь в Париже». Писатель попадает в прошлое, и по стечению обстоятельств его рукопись оказывается в руках Хемингуэя. Мастер хвалит роман, но предлагает кое-какие изменения в сюжете: он не верит, что главный герой не видит, как у его невесты развивается роман прямо у него на глазах. Писатель ошарашен, он бормочет под нос: «Это отрицание» и, взяв под мышку рукопись, уходит, не прощаясь. Вот такие «отрицания» белыми пятнами ложатся на сюжет романа, когда читатель говорит: «Не верю!», а автор не замечает сбоя в логике развития событий – просто потому, что в собственной жизни он не хочет сталкиваться с какими-то болезненными ситуациями и объясняет их себе абсурдными доводами или вовсе не видит. 

 Из этой же серии – разноголосица в поведении персонажей и его трактовки автором, а также неоправданная любовь автора к своим персонажам. Типичный популярный сценарий, демонстрирующий подобный сбой – ничего не представляющая собой девушка вдруг становится желанной для всех мужчин города/королевства/планеты – это и известный фильм «Красотка», и нашумевшие «Пятьдесят оттенков серого», и бесчисленные фэнтези-романы о попаданцах. С одной стороны, это можно трактовать как мечту, но когда мечта сама плывет в руки зазнавшемуся лентяю или лентяйке – в этом есть что-то несправедливое, не находите? Как бы ни превозносил автор нелицеприятные поступки персонажа или его бездействие (ассоциируя персонажа с собой и таким образом оправдывая себя), толковый читатель эту фальшь заметит и книгу отложит. К сожалению, при высоком художественном исполнении подобные книги могут и привлечь читателей – тех, кто захочет так же оправдать себя – но это скорее удобный массовый побег от реальности, чем доказательство уровня произведения. Такому социуму пора задуматься о терапии… 

 Все эти размышления приводят к выводу: книга – это способ автора поговорить с миром, и автор ничего больше не может предложить миру, кроме самого себя – выставляя на публику все, что он, возможно, хотел от других неосознанно скрыть. Или приукрасить. Или объяснить по-другому. Или вовсе вычеркнуть из жизни. 

И снова возвращаемся к честности. Хороший автор – это честный автор. И раз уж писателям суждено в своих произведениях открываться, то лучше это делать до конца. И тут психология снова обращается к приемам литературы. В своей книге «Как написать гениальный роман» Джеймс Фрэй советовал при работе над персонажами задавать им вопросы и прислушиваться к ответу. Тогда главные герои становятся писательской совестью – и Фрэй был прав: если их внимательно слушать, можно узнать много интересного. Они начинают выбирать свой собственный путь – в обход авторского эгоистичного произвола. «Метания души» вычеркиваются и заменяются настоящими поступками, а отстраненные философствования о смысле жизни превращаются в откровенную беседу с читателем. Я верю, что персонажи, если дать им слово, могут сделать автора лучше. И творение, обретя собственную жизнь, в конце концов чему-то да научит творцов.